Мы марокканцы
В. П. Верин "На марокканской земле"
Так обычно отвечают на вопрос о своей национальности жители сегодняшнего Марокко. Термин "марокканская нация" широко применяется в политических речах и газетных статьях. Однако, называя себя нацией, марокканцы имеют в виду прежде всего общность исторических судеб и принадлежность к одному государству. Что же касается процесса укрепления общности языка, экономики и культуры, то он еще далек от своего завершения. Понятие "марокканец" вошло в обиход главным образом у жителей промышленных центров, где капитализм обосновался сравнительно давно и поэтому успел переплавить в своем горниле разноплеменные и разнохарактерные по своим культурным традициям, обычаям, психическому складу и языку элементы в относительно однородную массу, подчиненную законам буржуазных производственных отношений, то есть того базиса, на котором возникает нация.
В деревне на вопрос "кто вы?" вам могут ответить: "Мы - уляд Хамму", то есть "дети", потомки некоего Хамму, основавшего эту деревню. Кто-нибудь из стариков расскажет, что Хамму принадлежит к числу "детей" Абденби, которые населяют несколько окрестных деревень, и что сами "дети" Абденби входят в более крупную группу, составляющую "кбилу", или племя. Вместо слова "уляд" можно встретить имеющие тот же смысл арабское "бени" и берберское "аит", которые в сочетании с конкретным именем обозначают определенное племя или группу родственных племен. Нередко по имени племени именуется тот или иной географический район или населенный пункт. Так, на северо-востоке Марокко есть горы Бени-Снассен, один из провинциальных центров зовется Бени-Мелляль, по всей стране разбросаны небольшие городки и деревни с такими именами, как Аит-Аммар, Аит-Урир, Аит-Суала и т. п. Следует оговорить, что крупные племенные образования не обязательно носят имя "предка", а могут называться, например, аит-умалу, или "сыновья тени". Межплеменные конфедерации и рожденные ими географические наименования обходятся уже без приставок "уляд", "бени", "аит".
Разумеется, все эти названия племен в настоящее время не редко выступают как дань прошлому и не всегда отражают реальную действительность. Родовые связи перепутались за века стихийных миграций, переселений по указам султанов, превращения многих сельских жителей в горожан. Для сельских районов марокканских равнин в общем характерна тенденции к исчезновению первобытнообщинного уклада. Развитие торгового обмена и утверждение частной собственности на землю и скот привели к расслоению деревни. На одном полюсе сложилась зажиточная верхушка крупных землевладельцев из числа родовой знати, присвоивших общинную собственность. На другом - безземельная и малоземельная беднота и полунищие пастухи. Отношения между людьми приобрели классовый характер. Этому процессу в известной степени способствовала и противоречивая политика колониальной администрации в период протектората. Колонизаторы попытались установить территориальные границы расселения племен и даже законсервировать то, что осталось от общинной собственности. Речь шла, конечно, не о защите интересов марокканских крестьян. Упразднение или непризнание частной собственности марокканцев было нужно для того, чтобы расчистить путь для захвата земли французскими колонистами. А когда приток колонистов закончился, можно было признать уже и "права" марокканской родовой знати и зажиточных землевладельцев. Колониальная администрация не только взяла на себя защиту этой прослойки от бунтовавших общинников, но стала открыто поощрять шейхов, каидов и пашей к захвату общинных земель, не останавливаясь перед направлением в деревню карательных экспедиций в целях "умиротворения" свободолюбивых марокканцев, не желавших покоряться "цивилизаторам".
Насильственное "упорядочение" жизни племен, внедрение "европейских", то есть капиталистических, методов хозяйствования на земле, рост промышленных городов, поглотивших в своих бездонных каменных колодцах большую массу сельского населения, конечно, явились сильным потрясением для племенных структур и ускорили разложение племенного строя. Однако не до конца. Тем более что рядом с капиталистическими фермами колонов продолжали возделывать землю прадедовскими способами марокканские крестьяне, образа жизни которых почти не коснулись нововведения колонизаторов. Да последние и не стремились к ликвидации племенных пережитков. Скорее, наоборот, отсталые формы развития их более чем устраивали, препятствуя консолидации марокканской нации и росту национального самосознания: ведь куда проще иметь дело с народом, не преодолевшим до конца стадию племенной раздробленности. Племенные традиции живы и сейчас, несмотря на то что марокканское правительство предпринимает меры по организации общенациональной жизни и воспитанию национального чувства у всех марокканцев. В принципе нынешнее "племя" кроме группы семей, образующих его ядро и давших ему имя, объединяет немало людей, родовые корни которых не имеют ничего общего с генеалогическим деревом этого племени. Но, несмотря на неоднородность состава племени и социальную дифференциацию, оно продолжает нередко представлять собой довольно сплоченную группу людей, следующих общим традициям. Марокканская деревня (дуар) живет и теперь, как одна большая семья, хотя она нередко насчитывает сотни жителей. Все там знают всё друг о друге: от "братьев" и "сестер" секретов нет. И каждый известен по имени. Людей с одинаковыми именами различают с помощью упоминания имени отца: М'хаммед бен-Ахмед, М'хаммед бен-Абдаллах и т. д. Или матери, если отец пришлый: М'хаммед ульд-Айша, М'хаммед ульд-Рахма... В фамилии нужда появляется, когда человек покидает родную деревню. В соседнем дуаре М'хаммед, сын Ахмеда или Айши из дуара Уляд Хассун, станет уже М'хаммедом эль-Хассуни, ибо тамошним жителям имя его отца или матери ничего не говорит. При дальнейшем перемещении этого человека родовая "фамилия" может быть вытеснена племенной, а, покинув родные края и перебравшись в Касабланку или Рабат, он либо сохранит племенную "фамилию", либо сделает своей окончательной фамилией имя конфедерации, в состав которой входит его племя. Упомянутому М'хаммеду могут выдать удостоверение личности, где будет записана фамилия Сергини, напоминающая о его принадлежности к племенному объединению Срагна. Такие фамилии очень часто встречаются у городских жителей наряду с превратившимися в фамилии "отчествами" типа Бенхима или Бенаисса и даже названиями городов вроде Фасси - у выходцев из Феса...
В зоне полупустынь и в горах, там, где сельская жизнь остается крепко связанной с кочевым скотоводством, которое немыслимо вне рамок общинных обычаев, племенной уклад нe подвергся такому разложению, как в земледельческих районах. И хотя здесь тоже утверждается институт частной собственности (на скот) и люди уже познакомились с тем, что такое социальное неравенство, образ жизни способствует сохранению многих традиций прошлого. Главный философский принцип кочевника - человек не может прожить в одиночку и огромном мире пустыни. Щедрость - неотъемлемое свойство кочевника, воспитываемого в духе уважения к негласному закону кочевого общества - солидарности, ибо без нее нет общественной жизни, а без общественной жизни в пустыне не может быть и жизни индивидуальной. Одинокий человек - мертвый человек. Он не может один вести свое стадо, напоить его, обеспечить его безопасность. Такая этика человека пустыни - вопрос жизни и смерти всей семьи, рода, племени...
Основную массу населения Марокко составляют берберы, арабизованные берберы и арабы. Французские источники, отмечающие широкое распространение арабского языка в этой стране, в то же время утверждают, что большинство марокканцев - берберы. Этой же точки зрения придерживаются и caми берберы. Тот факт, что многие из них знают арабский язык, еще не означает полного забвения ими родного языка. Известный политический деятель Марокко, лидер берберской партии "Народное движение", поэт и художник Махжуби Ахардан, выдвигая требование преподавания берберского языка, утверждает, что это требование отнюдь не преследует цели противопоставления бербера арабу, ибо в марокканской действительности они давно живут совместной жизнью и являются неразлучными братьями.
Марокканские берберы утратили свой собственный алфавит, о существовании которого свидетельствуют как находки археологов (правда, письменные памятники, приписываемые далеким предкам нынешних берберов, пока не поддаются расшифровке), так и древняя система письма "тифинаг", сохранившаяся у родственных берберам туарегов в некоторых районам Алжира и Нигера. Но самый древний в Северной Африке берберский язык, говорит Ахардан, продолжает жить в повседневном общении его обладателей, в их устной литературе - берберских сказках, легендах, пословицах и поговорках, поэмах и песнях, а также в письменных документах, использующих арабский алфавит. Это язык точный и живой, и защита его нужна для сохранения богатого культурного наследия берберского народа. Кстати, бербероязычные марокканцы - это не какая-то горсточка людей, а 50-60% населения страны!
Действительно, стоит удалиться на несколько километров от Атлантического побережья, вдоль которого в основном селились арабы, или от крупных городов, окруженных арабскими поселениями, как вы попадаете в Берберию. Здесь женщины ходят с открытыми лицами и одеваются в разноцветные одежды. И не редкость рыжеволосые и голубоглазые ребятишки. А жильем очень часто служит огромная черная палатка, под тентом которой могут разместиться пятьдесят, сто и более человек. Берберские ковры с их своеобразным рисунком трудно спутать с изделиями арабских мастериц из Рабата и Феса. Свои особенности у берберских народных танцев.
Сами берберы именуют себя так лишь тогда, когда говорят по-французски или по-английски. Берберы Рифа, например, предпочитают другое название-"имазиген" ("свободные люди"). Центральную часть страны, горы Среднего Атласа, восточные склоны Высокого Атласа, долины уэдов, теряющихся в песках Сахары, населяют племена группы санхаджа - браберы. Они тоже считают себя имазигенами, а свой язык, как и имазигены Рифа, называют "тамазигт", хотя между ними есть и существенные различия. Жители Высокого Атласа, Анти-Атласа и долины реки Сус зовутся шлехами. Они - потомки масмуда, появившихся в Марокко раньше всех других берберов. Язык шлехов - ташельхит. Каждой из этих основных групп свойственно разнообразие местных говоров, но все жители Рифа понимают друг друга так же, как шлехи и браберы могут общаться между собой, но между шлехами и имазигенами Рифа лежит уже серьезный языковый барьер. Такой барьер существует и между арабами и теми из берберов, которые не знают арабского языка. Да и сам арабский язык в Марокко носит диалектальный характер, а его говоры варьируются в зависимости от района. Классический, или литературный, арабский язык - язык Корана, правоведения, науки, изящной словесности, деловой переписки и прессы - известен лишь небольшой горсточке грамотных людей и не может пока служить средством общения для подавляющего большинства населения, которое не умеет ни читать, ни писать. Таким средством остается пока так называемый простонародный язык, в котором немало берберских слов и выражений и французских терминов, Справедливости ради следует сказать и о том, что в ряде районов, включая сельские, арабизация берберов и смешение племен достигли такой степени, что порой бывает трудно отличить арабизованного бербера от оберберившегося или даже "чистокровного" араба. К тому же смешанные браки между арабами и берберами весьма распространенное в Марокко явление. Однако совсем не исключено, что некоторые берберские группы, особенно горцы, сохранят свою самобытность и сложатся в народности, которые будут развиваться параллельно с дальнейшей эволюцией формирующейся арабизованной марокканской нации, впитавшей в себя потомков испанских мусульман - морисков и андалузцев, плененных когда-то корсарами и исламизованных европейцев, вывезенных из различных стран узниц султанских гаремов, поступавших в Марокко с невольничьих рынков Стамбула (а они насчитывались тысячами), и рабов из Западного Судана, служивших некогда в "черной гвардии" марокканских султанов; сейчас темнокожие марокканцы - выходцы из Тропической Африки - не образуют какой-либо обособленной этнической группы, разбросаны по всем городам и деревням, живут одной жизнью с окружающими их берберами и арабами и говорят на их диалектах.
Граждане Марокко еврейской национальности имеют в этой стране такие же уходящие в далекое прошлое корни, как и большая часть берберов. Уже в III веке до нашей эры здесь появились первые поселения карфагенских евреев, чьи колонии пополнялись в течение последующих трех столетий. Первые иммигранты полностью ассимилировались с берберами-язычниками, подвергнув их иудаизации, и некоторые нынешние "еврейские" семьи имеют берберских предков. На дальнем юге Марокко и сейчас можно встретить густонаселенные еврейские селения - меллахи, являющие собой живой пример симбиоза еврейских общин с окружающей берберской средой: у них одни и те же обычаи, один язык, одинаковые приемы агротехники и даже некоторые общие "святые".
Вторая волна еврейской иммиграции связана с гонениями, которым евреи подверглись в средневековой Европе. В XIV- XV веках тысячи людей покидали Италию, Голландию, Францию, Англию, Португалию, чтобы найти приют в странах арабского Магриба. Наиболее значительным был приток евреев в Марокко из Испании: реконкиста ударила по ним так же, как и по их соотечественникам-мусульманам, и путь у них оказался один - из Андалузии, оказавшейся в руках католических королей, в Танжер, Фее, а позднее - в Новый Сале (Рабат). Эти новые еврейские поселенцы говорили первоначально на испанском языке. Для их потомков родным стал арабский язык. В отличие от Европы, где власть имущие разжигали антисемитизм, в Марокко евреи были "гостями" под покровительством султанов. К концу XIX века многие марокканские евреи ассимилировались. По своему образу жизни еврейская беднота сейчас ничем не отличается от бедноты арабской или берберской, а еврейская буржуазия прекрасно находит общий язык со своими мусульманскими собратьями по классу. Антисемитизм и в наши дни - несвойственное широким массам марокканцев явление. Не подвержены ему и марокканские власти. Даже в трудные времена господства вишистов в Марокко Мохаммед V наотрез отказался применять в своей стране так называемые нюрнбергские антиеврейские законы, которые ставленник Петэна генеральный резидент Ногес пытался навязать ему.
Еще в период подготовки захвата Марокко колонизаторы с помощью системы "покровительства" привлекли на свою сторону буржуазную верхушку еврейской общины, которая, как и некоторые арабские буржуазные семьи, предпочла национальной солидарности солидарность классовую - с иностранными компаниями. С установлением французского протектората еврейская буржуазия превратилась в прямого сообщника колониальных властей. А школы и культурные центры Всемирного альянса израэлитов, финансируемого Ротшильдами, успешно вытравляли из сознания еврейских детей отношение к Марокко как к своей родине. Люди, которым долгие годы вдалбливали, что они не марокканцы, а потом объявили, что подлинная родина их - Палестина, стали довольно легкой добычей сионистской пропаганды. В 194.5 году в Марокко было 250 тысяч евреев, к 1970 году их численность сократилась до 40 тысяч человек. Эмигрировала в Израиль главным образом беднота. В результате произошла известная депролетаризация еврейской общины в Марокко.
Немало в Марокко французов, чьи отцы, деды, а то и прадеды поселились здесь во времена протектората или даже значительно раньше. Нередко их называют марокканскими французами. Они довольно прочно обосновались в деловых кварталах марокканских городов и в сельских усадьбах, в учебных заведениях и государственных учреждениях, но гражданами независимого Марокко в подавляющем большинстве своем не стали, предпочитая сохранять свою связь с Францией. С ликвидацией колониального режима на марокканской земле, где французы чувствовали себя хозяевами почти полвека, они оказались в положении иностранцев. Их дальнейшая судьба зависит от неуклонно расширяющейся марокканизации экономики и всей общественной жизни этой страны. Многие местные французы живут в тревожном ожидании того момента, когда им, возможно, придется складывать чемоданы и покидать насиженные местечки. Накануне провозглашения независимости Марокко число французов там достигало 400-450 тысяч, а в 1970 году их уже было 90 тысяч, и, хотя положение французской колонии за последние годы несколько стабилизировалось, тенденция к ее сокращению, судя по всему, приобрела необратимый характер. В равной степени это относится и к колонии испанской (45 тысяч человек), и ко многим другим иностранным поселенцам.
Иностранцев в Марокко сейчас всего 170 тысяч. Они составляют немногим более 1 % его населения, общая численность которого превышает 15 с половиной миллионов человек.
За исключением еврейского меньшинства, в среде которого распространен ортодоксальный иудаизм, и незначительного числа марокканцев - христиан или атеистов, все, или, вернее, почти все, коренное население страны исповедует ислам, предписывающий следовать указаниям священной книги мусульман - Корана и соблюдать сунну, изложенную в преданиях-хадисах, то есть в своем поведении брать за образец деяния и высказывания пророка и его ближайших сподвижников. В Коране и сунне правоверный марокканец пытается искать ответы на все случаи жизни, а шариат, который все еще продолжает служить юридической основой для некоторых судебных решений, применяется в Марокко в соответствии с методологией мусульманского правоведа VIII века Малека ибн-Анаса. Поэтому марокканцы считаются суннитами малекитского толка. Однако этим общим определением, по-видимому, ограничиваться нельзя. И прежде всего хотя бы потому, что марокканское "правоверие" не мешает существованию в стране многочисленных религиозных братств, основанных "святыми" шерифами и марабутами, каждый из которых считал своим долгом " углубить" ортодоксальный ислам с помощью всякого рода мистических доктрин, обрядов, правил, а по сути дела способствовал широкому распространению сектантства, живого и сейчас. Кроме того, отнюдь не исчезли полностью и доисламские верования...
Примерно в двухстах километрах к югу от Касабланки, у мыса Беддуза, где сейчас возвышается маяк, когда-то был храм Посейдона. Бог моря считался еще и укротителем лошадей. И в наше время в полнолуние некоторые берберские племена, давно уже исповедующие ислам, загоняют бесплодных кобылиц в океанские волны в надежде на таинственных жеребцов, обитающих в пучине, во владениях Посейдона. К нему обращаются молитвы людей, сидящих на прибрежном песке в долгом ожидании. Ночь, лунные блики на гребнях волн, блестящие крупы кобылиц в снежно-белой морской пене. Спектакль, поистине неправдоподобный для страны ислама. Однако...
Среди марокканских мусульман, особенно берберов, еще немало людей, которые действительно отдают дань пережиткам пантеизма, верят в добрых и злых духов, в колдунов и чародеев, опасаются "дурного глаза", надеются на разные магические средства от болезней и прочих бед... Не чужд им и известный фатализм. Но дело не только в этом, а и в той огромной разнице в понимании ислама и в отношении к его предписаниям, которую можно наблюдать между образованным человеком и простым неграмотным феллахом.
Мусульманская религия продолжает и по сей день играть существенную роль в повседневной жизни очень многих марокканцев, особенно крестьян, которые искренне верят в то, что "нет божества, кроме аллаха", и чтят пророка Мухаммеда и всевозможных "святых", откликаются на призыв муэдзина и, если ничто не мешает, расстилают в положенный час свои молитвенные коврики, чтобы воздать хвалу аллаху, предваряют любое начинание возгласом "бисмилла!", призывая на помощь аллаха, и, если что-нибудь обещают или высказывают какое-либо пожелание, обязательно оговорятся: "Иншаалла!" ("Если аллаху будет угодно!"). Все важнейшие события в жизни верующего марокканца, будь то обрезание, свадьба или смерть, отмечаются соответствующими обрядами. По пятницам он считает своим долгом помолиться в мечети. По большим праздникам в мечетях собирается много народа, читаются проповеди, устраиваются ночные бдения и теологические конференции, для участия в которых иногда приглашаются эрудиты-богословы из других мусульманских стран, как это было, например, в конце 1968 - начале 1969 года, когда в Марокко были устроены торжества по случаю 1400-летия Корана. Наиболее важные церемонии возглавляет король как "повелитель правоверных" и самый главный имам.
Ислам - государственная религия. Это записано и в конституции. Для поддержания религиозного духа в народе государство строит все новые и новые мечети. Оно организует коранические школы для детей 5-7-летнего возраста. Оно содержит на свои средства одно из самых старинных мусульманских учебных заведений - Карауинский университет, на теологических факультетах которого в Фесе, Марракеше, Тетуане и Рабате учится около тысячи студентов, и создает новые колледжи богословия. Государство оказывает помощь мужчинам и женщинам, желающим совершить паломничество в Мекку. Для этого арендуются целые пароходы и заключаются специальные соглашения с иностранными авиакомпаниями.
Вопросами религии в Марокко занимается специальное государственное учреждение - министерство хабусов и исламских дел. Хабусы - имущество мусульманской общины, так сказать, материальная основа ее жизнедеятельности. В ведении министерства находятся мечети, коранические школы, собрания ценных книг и старинных рукописей, оно содержит свыше 20 тысяч служителей культа (имамов, муэдзинов и т. д.), оказывает помощь благотворительным организациям, имеет в своем распоряжении больницы и приюты для сирот и престарелых, управляет многочисленными сельскохозяйственными угодьями, нанимает рабочих и ремесленников для возведения новых и реставрации старых мечетей, издает свой журнал.
На страже интересов религии стоит закон, в том числе уголовный кодекс, устанавливающий различные наказания за религиозные проступки, в частности за несоблюдение в публичных местах правил мусульманского поста - рамадана.
Рамадан в Марокко - дело серьезное. В течение целого месяца мусульманину нельзя ни есть, ни пить, ни курить от восхода до захода солнца. В зимнее время это еще куда ни шло. Кое-кто просто спит днем, зашторив окна: бережет силы для ночного бдения, когда все позволено. Само собой, такое удается считанным единицам: предприятия и учреждения в рамадан не закрываются и полевые работы не отменишь. Одно утешение - дни не очень длинные и жара не мучает. Но мусульманский год, состоящий из лунных месяцев, короче обычного, и рамадан может наступить летом. Для рабочего человека пост становится тогда подлинным испытанием: день тянется долго, во рту пересыхает, голова кружится, какая уж тут работа, если перед глазами как мираж все время стоит миска дымящегося острого мясного супа - хариры, к которой можно будет припасть не раньше, чем ударит пушка, возвещающая о том, что солнце наконец-то убралось за горизонт и пост до утра прерывается. Люди так ждут этого момента, что с пушечным выстрелом улицы пустеют мгновенно. Наголодавшись за день, человек принимается за еду несколько раз в течение ночи, забывая о сне. А с утра все начинается сызнова...
Нетрудно понять, с какой великой радостью встречают марокканцы "малый праздник" (Аид эс-Сегир), которым отмечается окончание рамадана. Как правило, это семейное торжество.
"Очищение" постом как бы открывает путь для массового паломничества в Мекку. На этот период приходится "большой праздник" (Аид эль-Кебир), наступающий через 70 дней после "малого". В народе его называют попросту праздником барана, ибо начинается он с того момента, когда король в присутствии толпы правоверных перерезает глотку жертвенному агнцу, как бы воспроизводя тем самым угодный аллаху жест библейского патриарха Авраама (Ибрахима), который наряду с праотцем Адамом, Моисеем (Муссой), Иисусом Христом (Аис-сой) и другими персонажами Ветхого и Нового заветов отнесен исламом к числу предшественников Мухаммеда, главного и последнего из пророков. После торжественной молитвы все, кто заранее запаслись живыми барашками, закалывают их у себя дома и начинают пировать. Правда, не у всех есть на это деньги, и беднота довольствуется подаянием в виде требухи: раздача милостыни, особенно по праздникам,- святая обязанность каждого мусульманина.
Отмечают марокканцы и многие другие мусульманские праздники, но особой популярностью пользуются муссемы у "святых" могил, к которым ежегодно сходятся многотысячные толпы паломников, к каждой в свое время года, поскольку даты муссемов устанавливаются в соответствии с обычным, а не мусульманским календарем. Муссем начинается с религиозных церемоний и перерастает в народное гулянье, начиная походить на огромную ярмарку. Одно из главных увеселений на этой ярмарке-знаменитая "фантазия", собирающая тысячи зрителей. "Фантазия" - не скачки в обычном смысле этого понятия, хотя участвуют в ней только всадники. Для представления отводится просторная площадка, иногда больше футбольного поля. У одного из краев этой площадки выстраивается в шеренгу группа всадников, вооруженных старинными кремневыми ружьями или вполне современными берберскими карабинами. Их задача: пустить лошадей в галоп, лихо промчаться до расположенной в противоположном конце площадки трибуны с почетными гостями, на полном скаку внезапно остановиться в нескольких метрах от нее и выпалить из всех своих ружей в воздух. Чем слаженнее действуют всадники, чем более слитным получается залп, тем большее одобрение встретят они со стороны своих соплеменников, поручивших им отстаивать честь племени или деревни в этом своеобразном соревновании. Одна группа сменяется другой; неудачник, свалившийся с коня, вновь садится в седло, чтобы смыть с себя позор; опытный всадник вновь и вновь возвращается в строй, демонстрируя свое мастерство; над ристалищем поднимаются клубы порохового дыма и облака пыли...
Поводом для праздников местного значения могут стать провинциальная ярмарка и возвращение паломников из Мекки, рождение ребенка у богатого мусульманина и одновременное проведение нескольких свадеб.
Национальный праздник Марокко - 3 марта. В этот день в 1961 году вступил на престол король Хасан II. 1 мая официально празднуется как День труда. В середине мая - праздник вооруженных сил с непременным военным парадом. 9 июля - день рождения короля - считается праздником молодежи. 20 августа - годовщина "революции короля и народа": в 1953 году покойный Мохаммед V отправился в ссылку, что послужило толчком к бурной активизации национального сопротивления колонизаторам, увенчавшегося успехом. Возвращение Мохаммеда V в Марокко в 1955 году ежегодно отмечается 16-18 ноября как праздник "трех славных дней", символизирующих обретение страной независимости.
Марокканцы любят свои праздники, любят принимать гостей. По древнему обычаю особо почетному гостю подносят финики и молоко. Эта основная пища кочевников Сахары стала марокканским хлебом-солью.
Праздничное угощение в богатых домах начинается с ритуала мытья рук. Приглашенные рассаживаются на коврах, диванах, пуфах вокруг низких столиков, и к каждому из них подходит по очереди служитель с медным чайником, специальным сосудом для стока воды и полотенцем. А потом все закатывают правый рукав и приступают к еде.
Есть надо, конечно, руками... Но не стоит морщиться брезгливо. Дичь и в Европе принято брать руками. Так удобнее. В конце концов, способ приема пищи связан с характером блюда. Ведь китайские и вьетнамские кушанья куда приятнее есть палочками. Для марокканских блюд ни вилок, ни палочек не требуется. Большинство из них проще, удобнее, "вкуснее", а потому и лучше есть руками, как это делают сами марокканцы и уважающие их традиции иностранные гости. Этот способ принят и в кругу семьи, и на больших королевских приемах.
Сначала обычно подают "мешуи" - барашка, жаренного на вертеле или целиком запеченного в глиняной печи. Отрывай правой рукой приглянувшийся тебе кусок румяной хрустящей корочки или податливого розового мяса и отправляй в рот, предварительно обмакнув в молотый тмин. Хорошо бы запить баранину красным сухим вином, но его подают в редких случаях, обычно для иностранцев. В доме, верном традициям, приходится довольствоваться минеральной водой или апельсиновым соком.
Мешуи сменяет "бстелла" - плоский пирог из сладкого слоеного теста, под верхним слоем которого скрывается начинка из курятины (или голубей, или рыбы), приправленной миндалем, изюмом, пряностями. Соленое и острое здесь каким-то немыслимым образом сочетается со сладким, и не надо особой привычки, чтобы почувствовать своеобразную прелесть этого блюда.
Когда вам кажется, что вы уже сыты вполне, на столике появляется новое блюдо- "тажин". Это что-то вроде рагу из баранины или из кур, или из голубей с маслинами и миндалем или с черносливом, или с лимоном и обязательно с пряностями. Аппетитно выглядят цыплята в желто-лимонном соусе с шафраном, корицей и маслинами. Свое название "тажин" получила от глиняного сосуда с конусообразной крышкой, в которой готовятся ее различные варианты. У каждого повара своя неповторимая комбинация вкусов и ароматов.
На тажин пиршество не кончается, и из-за стола выходить не следует, пока вы не попробовали "кускуса". Основа этого блюда - крупномолотая пшеница, сваренная на пару и сложенная горкой на большом фаянсовом подносе. Внутри горки, политой острым наперченным бульоном,- вареное мясо или курятина со всевозможными овощами. Марокканцы едят кус-кус, ловко скатывая шарики из него в ладони и любезно предлагая свои услуги в этом деле неопытному гостю. Но если тот пожелает, ему дадут и ложку.
За кускусом следуют фрукты: апельсины, бананы, виноград, персики - в зависимости от сезона. А завершает все традиционное марокканское чаепитие. Зеленый чай с мятой, очень сладкий, марокканцы пьют вообще в любое время и по любому случаю. После обильного угощения стакан этого бодрящего напитка особенно необходим: как-то легче становится дышать.
В традиционной диффе марокканские женщины, как правило, не участвуют, даже если иностранные гости пришли с женами. Это дань старинным, далеко не отжившим обычаям.
В Марокко законом признается равноправие полов в соответствии с современным пониманием буквы и духа предписаний ислама. Женщине предоставлено избирательное право, ей открыт в принципе доступ к любой государственной или общественной должности. Немало женщин работают в государственных учреждениях и конторах частных компаний секретарями и машинистками. Широко применяется женский труд на ряде производств, особенно в текстильной промышленности, а также в сфере обслуживания. Есть женщины - врачи, профессора, инженеры. Правда, таких немного. Какая-нибудь лаборантка, медсестра, продавщица из универсального магазина, нянька, уборщица нередко содержит всю свою семью и внушает уважение мужу, каких бы самых отсталых взглядов тот не придерживался.
Женщина имеет право на развод, а при выходе замуж может оговорить в брачном контракте, что ее муж не возьмет себе других жен. Многоженство в Марокко не отменено, но сходит на нет. Мужчина, достигший 18 лет, может взять себе в жены до четырех девушек или женщин не моложе 15 лет, но он обязан обеспечить полное равенство между всеми своими супругами, в противном случае многоженство запрещается законом. Материальные трудности, вытекающие из необходимости содержать большую семью, приводят не только к отказу от полигамного брака. Многие молодые люди остаются вообще неженатыми, не имея возможности сколотить нужную сумму на приданое (это обязанность мужчины) и на свадьбу.
Одетая по-европейски марокканка давно уже не редкость на улицах марокканских городов. А молодые девчонки, не опасаясь осуждающего взгляда стариков, жарятся на пляжах в модных купальниках, едва прикрывающих тело, участвуют в спортивных соревнованиях и в выборах "мисс Марокко", ездят на велосипедах и мотороллерах, танцуют твисты и шейки, ходят в лицей и университет и даже отправляются в путешествие за границу...
Но все эти признаки эмансипации зачастую носят внешний характер или затрагивают незначительную прослойку женщин из городских буржуазных семей.
А на деле все выглядит большей частью так: молодая разведенная женщина, вернувшаяся в свою прежнюю семью, будь она даже образованной и самостоятельной в смысле заработка, неизбежно оказывается под ревнивым контролем своих братьев, которые следят за каждым ее шагом. Молодая девушка, работающая в учреждении, пунктуально в один и тот же час должна возвращаться в дом своей матери со службы, иначе "соседи ее перестанут уважать". Многим дочерям бедняков суждено лишь одно: с шести-, восьмилетнего возраста тяжелый труд за ковроткацким станком или в качестве домашней прислуги. Только 57% городских девочек попадают в школу, а в деревне - лишь 8 %. И нередко можно еще услышать такие поучения в устах отцов, даже весьма образованных: "Изучай философию, если тебе так хочется, но никогда не забывай, что ты прежде всего марокканка, мусульманка и женщина". А сие означает, что основная роль женщины в современном марокканском обществе сводится к тому, чтобы ухаживать за мужем, рожать и растить детей и нести на своих плечах тяжелый труд домашнего хозяйства, от которого свободна лишь незначительная часть женщин из богатых семей.
Все начинается со свадьбы, которая по правилам должна длиться семь дней. Невесту обычно наряжают в дорогие одежды, нередко взятые напрокат у какой-нибудь состоятельной женщины, которая исполняет и роль костюмерши. Лицо девушки разрисовывается ритуальными узорами. Двери дома новобрачной открыты для женщин на четверть часа каждый день. Муж же увидит свою супругу лишь на седьмой день. Правда, в наши дни редко бывает, чтобы он не был с ней знаком до женитьбы, но в деревне случается и такое. Свадьба празднуется шумно. Некоторые горожане умудряются для такого случая обзавестись микрофоном с динамиком, и тогда весь квартал вынужден бодрствовать, поневоле участвуя в свадебном веселье. Но и этого мало. Развеселившиеся гости усаживаются в украшенные разноцветными лентами машины и начинают носиться по всему городу, беспрерывно сигналя.
Свадебные обряды и традиции свои у каждого района страны. Особенно любопытна сентябрьская ярмарка невест недалеко от Имильчиля, центра большого берберского племени аит-хадиду в Высоком Атласе. Здесь, в районе двух озер, "жениха и невесты" Исли и Тислит, расположившихся на высоте 2500 метров над уровнем моря, ежегодно устраивается одна из самых необычных народных церемоний. Время ее проведения устанавливает вождь племени аит-хадиду, который учитывает ход уборочной страды и фазы луны. Он оповещает о своем решении соседние племена. Вскоре сюда собираются тысячи людей со скотом и разной поклажей, погруженной на спины верблюдов. Здесь, на большой высоте, холодно, люди кутаются в теплые одежды, разбивают палатки, разжигают костры. Для местных горцев это большой праздник. За три дня, отведенные для имильчильского муссема, надо успеть совершить торговые сделки: сбыть привезенный товар, запастись необходимым, а главное - переженить молодых. За три дня юноши и девушки из горных селений, разделенных десятками, а иногда и сотнями километров, должны познакомиться, договориться и создать семьи. Выбрать невесту довольно сложно, ибо по этому случаю девушки закутаны с ног до головы. Только глаза и руки, да еще голос - вот и все, что доступно будущему супругу. Выбирает мужчина. Решившись, он берет свою невесту за руку, оба присаживаются на корточки или прямо на землю, смотрят и глаза друг другу и беседуют. Если они достигают взаимного согласия, брак регистрируется в палатке аделя - общественного писаря в присутствии свидетелей, обычно родителей жениха и невесты. Получив брачный контракт, девушка открывает свое лицо. Молодые выстраиваются в ряд и под стук барабанов начинают раскачиваться из стороны в сторону и делать полуприседания. Женские голоса при этом выводят довольно однообразную мелодию. Это брачный танец, обязательный элемент берберской свадьбы.
А после свадьбы? После свадьбы женщину ждут бесчисленные роды, а в деревне еще и тяжелая физическая работа.
В стране рождается в среднем 50 детей на тысячу жителей. Низкий уровень жизни основной массы населения, антисанитарные жилищные условия, хроническое недоедание, отсутствие квалифицированной медицинской помощи - все эти факторы, вызывающие высокую смертность среди марокканцев, действуют и поныне. Один врач приходится на каждые 12 тысяч человек, одна больничная койка - на 650 человек. Причем цифры эти "средние". В деревне до сих пор больных "лечат" по преимуществу не медики, а всякого рода знахари и "исцелители". Да и в городе далеко не каждому по карману визиты к частным врачам, а государственные больницы не в состоянии охватить всех нуждающихся в их помощи. Однако нельзя сказать, чтобы годы независимости страны не внесли коррективов в медицинское обслуживание населения. Появились новые, государственные пункты здравоохранения, в том числе в сельских районах. Медицинский факультет Рабатского университета начал выпускать врачей-марокканцев, правда, они пока составляют немногим более 10 процентов всего врачебного персонала страны, а остальные - в основном французы, испанцы, итальянцы. Делаются - и не без успеха - попытки борьбы с массовыми эпидемиями. Чума, оспа, холера, тиф уходят в прошлое, но вспышки менингита нет-нет да и возникают в отдельных районах. Усилия государства в области здравоохранения, пусть во многом еще ограниченные, привели уже к значительному снижению смертности. Если в 1940 году умирало 35 марокканцев из каждой тысячи, то в настоящее время этот показатель снизился до 17, а в городах - до 11 человек на тысячу.
В 1960 году, когда была проведена первая общенациональная перепись населения, марокканцев насчитывалось немногим более 11 миллионов, а в 1970 году их численность приблизилась уже к 16 миллионам. Естественный прирост населения оценивается сейчас в 3,5 процента и считается одним из самых высоких в мире. А это значит, что ежегодно в стране появляется около 500 тысяч новых жителей, которым нужно дать образование, хотя бы начальное, и главное - работу, когда они вырастут.
Поскольку решить эти проблемы марокканское правительство не в состоянии, оно начало проводить политику ограничения рождаемости. Однако у населения эта политика особого энтузиазма не вызывает, а демократическая общественность усмотрела в "семейном планировании" попытку уйти от решения коренных социально-экономических проблем.
Около 65 процентов населения страны - дети и молодежь. Порог начальной школы переступают от одной трети до половины ребят, достигших семи лет. На школы и учителей у государства не хватает средств. В переполненных начальных классах - немногим более миллиона учащихся, то есть меньше половины детей в возрасте от семи до двенадцати лет.
Первый пятилетний план развития Марокко (1960-1964 гг.) ставил задачу - обеспечить к 1969 году всеобщее начальное образование. Трехлетка (1965-1967 гг.) тоже исходила из необходимости всемерного расширения сети начальных школ. Оба этих плана выполнены не были. Второй пятилетний план (1968-1972 гг.) уже и не ставил такой задачи.
Средняя школа в отличие от начальной несколько приоткрывала в последние годы свои двери для желающих продолжать учиться, но конкурсные экзамены безжалостно отсеивают 90 процентов кандидатов, причем не без учета их социального положения: хорошие отметки могут и не сыграть своей роли, если ты дочь поденщицы или сын батрака. Всего в средней школе современного типа учится 270 тысяч человек, и только семь процентов ребят соответствующего возраста доходят до выпускных экзаменов.
Высшее образование доступно уже лишь для одного процента тех, кому когда-то повезло и кто научился читать и писать. В Рабатском университете, созданном в 1957 году, и других высших учебных заведениях страны насчитывается в настоящее время около 12 тысяч студентов. Количество явно недостаточное, если учесть, что страна испытывает острую нехватку национальных кадров. И в то же время многим выпускникам высших учебных заведений весьма трудно найти работу, особенно филологам и юристам, которые составляют половину студентов университета, хотя спрос на них, надо полагать, не столь велик, как на инженеров, агрономов, врачей, учителей и т. д.
Страна нуждается в работниках и вместе с тем сталкивается с проблемой "избыточной" рабочей силы. Дело не ограничивается несколькими сотнями выпускников высшей школы. Речь идет о сотнях тысяч и даже миллионах человек. Безработные составляют значительную часть учтенного самодеятельного населения марокканских городов. Прогрессивные исследователи называют цифру 765 тысяч, которая ненамного отличается от официальной. 10 тысяч рабочих Марокко ежегодно "экспортирует" во Францию, Бельгию, Голландию, Западную Германию, где в настоящее время живет и работает около 150 тысяч марокканцев.
В деревне, а на нее приходится 70 процентов населения страны, главный бич - неполная занятость. По подсчетам ученых, в марокканском земледелии используется не более одной четверти наличной рабочей силы. Правда, у сельского жителя есть отдушина: он пасет скот, занимается сбором дикорастущих плодов, плетет корзины. Однако чисто скотоводческих районов в Марокко почти нет, подавляющая часть скота приходится на преимущественно земледельческие районы, где за скотиной присматривают в основном ребятишки и старики.
Из 5,5 миллиона гектаров обрабатываемой земли полтора миллиона приходятся на так называемый современный сектор сельского хозяйства. Из них 200 тысяч гектаров принадлежат французским колонам. Собственником 250 тысяч гектаров, отобранных у колонов в официальном порядке, является государство. На части этих земель оно пытается организовать земледельческие кооперативы (в порядке эксперимента). Миллион гектаров - в руках небольшой кучки крупных марокканских аграриев, которые постепенно скупают землю у французов, опасающихся национализации, и у разоряющихся соотечественников. В хозяйствах "современного сектора" применяется труд сельскохозяйственных рабочих. Производство здесь носит капиталистический характер. Основная масса сельскохозяйственных угодий падает на "традиционный сектор", где господствуют докапиталистические производственные отношения, земля обрабатывается дедовскими способами, а товарная продукция не превышает 15 процентов собираемого урожая. Этот сектор охватывает примерно 14 миллионов гектаров, но посевами и посадками занято лишь 4 миллиона гектаров; около 2 миллионов гектаров - пары, остальное - постоянные пастбища. Сюда входят коллективные владения племен, деревень, бывших военных поселенцев, религиозных общин, а также часть государственных земель. 3,5 миллиона гектаров находятся в частном владении.
Именно в "традиционном секторе" господствуют марокканские латифундисты, владения которых достигают иногда 25 тысяч гектаров, и богатейшие скотоводы, собственники стад в несколько тысяч голов овец; их, правда, единицы. Довольно многочисленна прослойка зажиточных землевладельцев - нотаблей. Этих - несколько тысяч, каждый в среднем имеет 50- 75 гектаров, пять упряжек мулов, 40 голов крупного рогатого скота, 150 овец и 8700 дирхамов чистого годового дохода (для сравнения надо отметить, что национальный доход на душу населения в Марокко оценивается в 900 дирхамов). Все это в основном бывшие каиды, шейхи, паши, верой и правдой служившие колонизаторам и не без их помощи захватившие около 40 процентов культурных земель.
Доход "середняка" (8-15 гектаров, одна-две упряжки мулов или волов, несколько коров и десятка два-три овец)- 1500-3000 дирхамов в год. Но свыше 50 процентов хозяйств имеют участки от 1 до 4 гектаров. Для большинства из них практически недостижим даже нищенский уровень жизни, оцениваемый в 1200 дирхамов в год на семью из четырех человек и равный заработку сельскохозяйственного рабочего на современной ферме...
Настоящую тажин, то есть с мясом, крестьянка готовит один раз в неделю, обычно в базарный день. Два-три следующих дня семья ест обычно овощное рагу с домашним хлебом или лепешкой. Последние три-четыре дня недели крестьянин питается уже только хлебом с очень сладким мятным чаем. На сахар уходит 60% бюджета крестьянской семьи. И не удивительно: он главный продукт питания наряду с хлебом. Правда, есть еще молоко. Но в период пахоты крестьянин его лишен: этот вид полевых работ приходится на осень, начинаются они с первыми дождями и предшествует им конец лета - время "наибольшего усыхания" рек, земли. Нет больше травы в лугах - нет и молока в доме крестьянина.
Дом крестьянина. Пожалуй, это слово мало подходит к тому жалкому подобию человеческого жилья, в котором ютится крестьянская семья. Обычная марокканская деревня - скопление крошечных хижин из камня, глины, тростника. Улиц в ней, как правило, нет. Строения нагромождены беспорядочно. Никаких общественных зданий. Разве только мечеть.
В каменной или глинобитной хижине две комнаты. Одна - главная: в ней спят и едят. В другой-кухня. Вход в "дом" из внутреннего дворика, отделенного от внешнего мира либо стеной, построенной ив того же материала, что и жилье, либо изгородью из колючего кустарника или кактусов. Во дворе располагаются лошадь, осел или мул, если они есть. К нему примыкает и загон для овец и коз. Когда погода позволяет, человек живет вне такого дома, даже если это более или менее состоятельный крестьянин, в хижине которого несколько комнат. Бедняку жильем порой служит нуала, которую можно соорудить за пару дней из тростника, идущего на каркас, и соломы, сухих водорослей или веток, покрывающих этот каркас. Имея конусообразную форму, такая лачуга внешне напоминает копну соломы. В стране мало деревень, где не было бы нескольких подобных шалашей. Есть и целые деревни, состоящие только из них. В горах встречаются пещерные селения. Многие сельские жители используют в качестве жилья палатку, причем не только кочевники присахарских зон и высокогорных плато, но и берберские племена, давно уже ведущие оседлый образ жизни.
Все имущество бедного крестьянина - сундук, столик, циновка, иногда ковер. Только у немногих крестьян есть печка в доме. Остальные готовят пищу на каннуне - земляном очаге.
Полмиллиона с лишним крестьянских семей не имеют своей земли. Вместе с разоряющимися владельцами мельчайших земельных участков они - основной источник рабочей силы для "крепких" хозяев. Среди них немало потомков бывших рабов, да и нынешнее их положение не лучше рабского. Это хаммесы - издольщики. В принципе они работают за пятую часть урожая. Отсюда и название: "хомс" означает "одна пятая". На деле эта "пятая" превращается в одну шестую, седьмую, а то и девятую часть. Нередко заработок хаммеса ограничивается харчем и одеждой. Живет он постоянно в долг и расплатиться с хозяином не может. Жена его работает в хозяйском доме прислугой, сын пасет хозяйский скот. Вырваться из кабалы крайне трудно. В отличие от свободного малоземельного крестьянина хаммес не может даже подработать на стороне, например отправиться на сбор оливок или наняться в качестве жнеца.
Малоземельный крестьянин пашет землю деревянной сохой, сеет хлеб вручную. Урожай с неудобряемой и плохо вспаханной земли получается невысокий. А убирают его, как и в старину, серпами. Трактор и комбайн можно увидеть только в современных капиталистических хозяйствах аграриев-капиталистов, французских колонов и некоторых нотаблей.
Латифундист, как и городской буржуа, владеющий землей, капиталовложений в землю, как правило, не делает, предпочитая сдавать и пересдавать ее арендаторам. Арендатору, как и малоземельному крестьянину, обычно не до вложений: они едва концы с концами сводят. На коллективных землях, подлежащих ежегодным переделам, никто вкладывать средства в землю не заинтересован. Земля истощается. Засухи и наводнения, приобретающие характер национальной катастрофы, усиливают процесс разорения беднейшего и среднего крестьянства. Земельная собственность все более концентрируется в руках привилегированной верхушки. Проблема занятости все обостряется. Организуемые для "недозанятых" сельских жителей всякого рода строительные работы поглощают всего лишь 3,2 процента неиспользуемой рабочей силы в деревне. Необходима глубокая аграрная реформа, а пока об этом ведутся лишь разговоры, у крестьянина остается один выход: попытать счастья в городе.
Люди бегут в город не только от безземелья и нищеты. Молодые - от опеки старших: там хоть жениться можно по собственному выбору. Бегут от засилья каидов и марабутов: в городе каждый сам себе каид, а если ты не очень набожен, там до этого никому нет дела...
Массовый уход крестьян в город привел к тому, что городское население начало расти на 5,2 процента в год; 1,5 процента дают беглецы из деревни. За годы независимости число горожан в Марокко более чем удвоилось. Городов с населением, превышающим 100 тысяч человек, можно насчитать не менее десяти. Один из крупнейших городов Африки - Касабланка - насчитывает 1 250 тысяч жителей, Рабат со своим двойником Сале - 410 тысяч, Марракеш - 285 тысяч, Фее - 270 тысяч, Мекнес - 225 тысяч, Танжер - 150 тысяч, Ужда - 140 тысяч, Кенитра-120 тысяч, Сафи-120 тысяч и Тетуан-115 тысяч. Предполагается, что к 1980 году Касабланка сольется с соседней Мохаммедией, а быстро растущий Рабат станет городом с миллионным населением. На прибрежной полосе от Касабланки до Кенитры протяженностью в каких-нибудь полтораста километров сосредоточится 20-30 процентов всего населения страны. Именно в этот район прежде всего направляются отчаявшиеся крестьяне, пополняя армию безработных.
Хуже всего приходится безработной женщине. У нее один путь - на панель. Потерявшая место домашняя прислуга и работница, брошенная жена и не нашедшая в городе работы крестьянка становится легкой добычей сутенера, который отбирает у нее 90 процентов ее доходов, а при попытке к бегству может обезобразить лицо кислотой или убить...
В некоторых берберских селениях Атласа есть дома свиданий, где "работают" девушки из вполне "приличных" и обеспеченных семей. Они не считаются здесь падшими созданиями и совсем не обязаны выполнять любые прихоти посетителей. Более того, в своей округе эти женщины пользуются известным уважением. Во время празднеств это лучшие танцовщицы. Под одобрительные возгласы знатоков плетут они замысловатые узоры берберского танца, подчиняясь лишь воле не умолкающих барабанов. И ничто в их одеянии, поведении, жестах не говорит об истинной "профессии" этих танцовщиц, занимающихся ею, скорее, по какой-то стародавней традиции, чем по нужде. По-видимому, одной из таких женщин была некогда и Лалла Ксаба, похороненная на мусульманском кладбище в Рабате. "Лалла" значит благородная или святая. На десятый день мусульманского Нового года к могиле этой "святой" совершают паломничество бездетные женщины и незамужние девушки. Первые молят ее дать им ребенка, вторые - мужа. Пережитки матриархата, как утверждают некоторые? Все может быть...
Только проституция в современных городах Марокко никакого отношения к матриархату явно не имеет. Несчастных женщин, вынужденных торговать собой, обливают презрением, их избегают, и в так называемом порядочном обществе о них предпочитают не говорить, хотя многим мужчинам из этого общества хорошо известны улицы со "специализированными" отелями. В Касабланке 25 тысяч женщин живут проституцией. 80 процентов больны сифилисом. И это лишь проститутки, попавшие в поле зрения властей. А сколько их занимается своим промыслом тайно? И большинство их - беженки из деревни.
По официальным данным, 76 процентов городского населения страны живет в мединах, 18,5 процента - в бидонвилях и только 5,5 процента в современных зданиях.
Медина - наследие средневековья. Бидонвиль - позорное порождение капиталистической эпохи. В медине живут люди, ставшие горожанами в незапамятные времена. В бидонвиле, как правило,- недавние крестьяне. Причем не обязательно безработные. И тут и там почти одинаковая скученность, но в медине чуть просторнее. Электричества в медине не имеет лишь каждый пятый житель, а водопровода лишен только каждый второй, тогда как в бидонвиле это - недоступная роскошь для подавляющего большинства, вынужденного обходиться керосиновыми лампами и общественными колонками. И в медине и в бидонвиле главное средство обогрева жилья и приготовления горячей пищи - тот же самый каннун, что и в деревне.
Но медина хоть внешне похожа на городской квартал. Спрятанный за "стеной стыда" бидонвиль - это нагромождение шатких облезлых бараков из толя, картона, расплющенных жестяных бидонов. Здесь и мечети свои есть. Из тех же "стройматериалов". Минарет такой мечети-чисто символическое сооружение, на него муэдзину не забраться: не выдержит... Это мир грязи, пыли, мусора, над которым вьются облака мух и где крысы не дают покоя людям... Мир детей в лохмотьях, задавленных нуждой женщин, дошедших до отчаяния мужчин... Мир горя и лишений, пояс нищеты марокканских крупных, и не только крупных, городов. Бидонвиль стирают с лица земли в одном месте - он появляется в другом. И пока есть безработные, а будущее работающих не обеспечено, можно не сомневаться, что бидонвили будут множиться.
В однообразном лабиринте бидонвиля легко заблудиться, хотя тут каждый барак в принципе пронумерован. Обычно вход в барак прямо с "улицы". Низкая дверь ведет в единственную комнату, больше похожую на собачью конуру. Изнутри стены оклеены газетной бумагой, украшены картинками из старых журналов. "Обстановка" состоит из ящика, заменяющего стол, циновки, одеял и подушек. У семьи с относительным достатком может быть сундук для одежды, матрац на подставке, транзисторный приемник, ацетиленовая лампа.
Многие жители бидонвиля - одинокие мужчины, которым приходится откладывать от своего скудного заработка гроши и посылать в деревню оставленным там женам и детям. Живут здесь и семьи.
Жалкие лачуги в марокканских городах уживаются рядом с современными зданиями, просторными проспектами, цветущими бульварами, где царствуют чистота и порядок, где все целесообразно и красиво, но все это уже иная сторона городской жизни, доступная пяти процентам населения, которые присваивают половину национального дохода: семьи родовой знати, крупных землевладельцев, буржуазии, высших офицеров, верхушки чиновничества и лиц "свободных профессий". Для них и еще для состоятельных иностранцев существуют роскошные апартаменты и виллы со всеми удобствами, дорогие отели, изысканные рестораны, модные магазины, яхт-клубы, лыжные станции на горных курортах, породистые рысаки и скоростные лимузины. Все у них есть, и порой начинает казаться, что только им улыбается благодатное солнце Марокко.