Народ-художник
В. П. Верин "На марокканской земле"
Народ- художник
У марокканской повседневной жизни есть одна интересная и приятная особенность, с которой сталкиваешься буквально на каждом шагу. К этой особенности довольно быстро привыкаешь. Она начинает восприниматься как нечто само собой разумеющееся, обыденное. Наверное, это закономерно, поскольку то, о чем пойдет речь, стало с давних пор неотъемлемой чертой национального быта марокканцев. И все же это не совсем обычная особенность. В каждом доме, в каждой семье, будь то в городе или деревне, вы обязательно встретите подлинно художественные изделия народного творчества. Как правило, они имеют утилитарное назначение. Это могут быть обеденный столик или сундук, поднос, медный чайник или глиняный кувшин, ковер, циновка или покрывало, праздничный национальный костюм, оружие, седло, женские украшения и многое другое. В большинстве случаев исполнение отличается изяществом, чувством меры, тонким вкусом и артистизмом. Остается только удивляться, как такое могло родиться в жалкой лачуге задавленного нуждой крестьянина. А ведь именно в деревне особенно стойко держатся стародавние, не поддающиеся иноземным влияниям художественные традиции марокканского народа. Так же трудно представить себе, что многое из того, за чем буквально охотятся любители самобытного, делается в тесных и темных каморках и полуподвалах городских медин, где обычно селятся профессиональные ремесленники. Впрочем, вам вряд ли придет в голову назвать ремесленником удивительного мастера, творчество которого сродни искусству. Да это, собственно, и есть искусство. А подлинное искусство всегда необыкновенно, даже если его произведения и окружают вас со всех сторон.
Прикладное и декоративное искусства развивались в Марокко по двум основным направлениям. Первое, более древнее, связано с берберскими традициями. Оно характерно прежде всего для деревни. Второе, более позднее, уходит своими корнями в мусульманское прошлое Иберийского полуострова, находившегося в течение нескольких веков под властью марокканских султанов. Это испано-мавританское направление получило особенно широкое распространение в городах. Существенные различия между ними сохраняются и в настоящее время: творения мастеров-берберов продолжают отличаться изысканной простотой форм, строгостью рисунка, сравнительно скупым подбором красок, иногда загадочной символичностью и асимметрией; испано-мавританскому стилю свойственны причудливая орнаментация, многоцветность, стремление не оставлять гладких, однотонных поверхностей и заполнять все оказавшееся во власти мастера пространство усложненным рисунком.
Как работают марокканские ремесленники, увидеть нетрудно. Расторопный гид всегда готов проводить вас на ковровую "фабрику", которая на поверку окажется небольшой комнатой с двумя-тремя станками, или в дубильный цех, если вас не пугает неприятный запах, исходящий из чанов, в которых мокнут шкуры. Мастерские медников и чеканщиков легко найти самому по характерному перезвону резцов, вгрызающихся в податливый металл. Двери всегда открыты: ведь только через них проникает свет в мастерские. И вы можете часами наблюдать, как мастер превращает латунный круг в поднос, наносит с помощью циркуля и линейки схему будущего узора, а затем начинает изобретать и сам рисунок. Резчик по дереву иногда обходится без предварительного наброска, отдаваясь воле своей фантазии. Но рука его движется уверенно, и под острым ножом на гладкой доске, которая станет либо крышкой стола, либо стенкой сундука, рождается своеобразный и уникальный орнамент. Стоит завернуть за угол, и вы окажетесь в "царстве" ювелиров или мастеров золотого шитья, гончаров или оружейников.
Ремесленные изделия обязательно встретишь на любом большом суке, особенно городском. Шерстяные покрывала, ковры, кожаные пуфы, глиняные вазы, медные подносы, серебряные и золотые украшения можно купить в Касабланке и Рабате, Танжере и Марракеше. Но это отнюдь не создает впечатления, будто везде делают примерно одно и то же. Напротив, когда в одном месте собираются творения мастеров, разделенных десятками и сотнями километров, перед вами особенно наглядно открывается все богатство и многообразие народного творчества. Даже самая обыкновенная джеллаба, этот традиционный, обычно шерстяной, балахон с широкими рукавами и капюшоном, надеваемый через голову, предстанет в нескольких вариантах: снежно-белая с узором сделана в Уэззане, ее легко отличить от темной однотонной джеллабы Рифа, полосатое одеяние жителей Среднего Атласа не спутаешь с коричневой джеллабой из верблюжьей шерсти, сшитой в Тафилалете. Разных расцветок бывают и бурнусы, которые носят иногда, чаще в холодное время года, поверх джеллабы. У каждого города и района есть и свои излюбленные виды ремесленного производства, на которых они специализируются.
Марокканская традиционная архитектура немыслима без участия народных умельцев-мастеров декоративного искусства. Ей свойственны не только умение вписать здание в окружающий пейзаж и построить его в соответствии с требованиями климата, но и широкое применение знаний и таланта резчиков по камню, мрамору, дереву или гипсу, чеканщиков, специалистов по укладке мозаики из фаянса и керамики.
Мечеть и старинный торговый склад-фондук, мусульманская школа-медресе и дворец сановника буквально ошеломляют своим бесподобным, феерическим убранством, с трудом поддающимся описанию. Это надо видеть. А увидев, поневоле вспомнишь Шехерезаду с ее волшебными сказками и знаменитого багдадского халифа Гаруна ар-Рашида, который мог бы позавидовать владельцам таких сокровищ. Одни кедровые потолки чего стоят! Их и сравнить-то, пожалуй, не с чем. Разве что с тончайшими кружевами... Восхитительны пирамидальные купола, из-под сводов которых свисают "сосульки" сталактитов, родившихся из резного коричневого или золоченого кедра и образующих фантастический узор, построенный в строгом соответствии с законами симметрии. Столь же ювелирно сработаны арочные проемы, соединяющие смежные помещения, и капители колонн внутренних галерей. Сами колонны нередко украшены многоцветной мозаикой, как стены и полы. Мозаичная плитка, покрытая эмалью живых или блеклых, или перламутровых тонов, располагается по определенным строгим правилам совершенно абстрактного, геометрического орнамента, который гармонирует с затейливым рисунком верхней части стены, отделанной резцом скульптора. Податливый материал, обычно гипс, позволяет добиться особой тонкости в создании причудливых арабесок, филигранных розеток, завитков, переплетений стилизованных цветов, пальмовых листьев и виноградных лоз с арабской вязью каллиграфически "выписанных" изречений из Корана... Узорчатые чугунные решетки окон, красочные витражи, бронзовые двери, мраморные лестницы и бассейны, старинные светильники из кованого ажурного железа... Сколько труда и выдумки вложено в то, чтобы появились на свет такие жемчужины национального зодчества, как загородная королевская резиденция Дар-эс-Салам под Рабатом, столичный дворец короля Рияд, дом богатой семьи Тази в том же Рабате, дворец М'Хеби в Фесе и многие-многие другие творения гениальных, но зачастую безвестных художников. На их сооружение уходили годы и годы. Достаточно сказать, что для построения одного квадратного метра мозаичного орнамента требуется от двух до четырех месяцев работы одного мастера: ведь на этом пространстве надо уложить от десяти до двадцати тысяч разноцветных кусочков фаянса.
В спрятанные за семью замками внутренние покои дворцов попасть удается лишь немногим, но о том, как они выглядят, можно получить представление, посетив саадийские гробницы в Марракеше, относящиеся к XVI веку, дворец Бахия, построенный там же в конце XIX века по приказу великого визиря,- сейчас это музей - и, конечно же, великолепное медресе XIV века Бу Инания, открытое всю неделю, кроме пятницы. Когда эмиру Абу Инану доложили, во что обошлось его сооружение, он невозмутимо ответил:
- Ведь это прекрасно и радует глаз человека! И нет такой платы, которая могла бы показаться чрезмерной.
Да, марокканские владыки прошлого и их вельможи не скупились на расходы, когда хотели увековечить себя. А вот имена художников, к сожалению, не сохранились, хотя их произведения оказались бессмертными.
И в наши дни марокканские чудо-ремесленники создают шедевры, выдерживающие сравнение с лучшими образцами национального архитектурного наследия. Один из таких шедевров - мавзолей Мохаммеда V. На его сооружение, начатое в 1962 году, потребовалось несколько лет. Четыреста опытных мастеров отдали этому делу весь свой незаурядный талант и замечательное умение. И над обрывистым берегом Бу-Регрега возник прекрасный ансамбль: беломраморный куб гробницы под четырехскатной крышей из традиционной изумрудной черепицы, просторная мечеть - уменьшенная копия той, что служит украшением Кордовы, мемориальный музей. К входу в мавзолей ведет широкая лестница из белого каррарского мрамора. Все это гармонично сочетается с полуразрушенными кирпичными стенами, окружающими остатки монументальной колоннады мечети XII века, и с ее высоким минаретом - знаменитой башней Хасана, с верхней площадки которой мы начинали знакомство с Рабатом. Совсем еще недавно можно было видеть резчиков по камню, трудившихся над порталом мавзолея, наблюдать за медленной, кропотливой работой укладчиков мозаики и скульпторов, колдующих над узорами из гипса. Искусство не любит торопливости: впереди вечность...
Тонкий вкус и одаренность марокканского ремесленника-артиста служат лучшей гарантией успеха в преодолении всего поддельного, неискреннего, губительного для национального декоративного и прикладного искусства. Когда мастер не связан волей заказчика, самый обыкновенный круглый столик из полированной туи с вкраплениями самых разнообразных по форме и величине пластин из желтого лимонного дерева, черного дерева, перламутра начинает улыбаться своим веселым лучистым узором. Такими столиками и другими видами инкрустированной мебели славится Эссауира. Настроение создают и забавные гигантские ложки и вилки, что вытачивают из той же туи или кедра ремесленники в горных селениях Среднего Атласа: плоские, с довольно странными ручками, за которые и ухватиться-то трудно, они, конечно, предназначены не для стола, но могут служить украшением любой столовой. Отсюда родом и деревянные фигурки гримасничающих обезьян, насупленных кабанов, поющих птиц, домашних животных и смешных человечков.
Декоративные мотивы, используемые столярами и чеканщиками, гончарами и сафьянщиками, обычно те же, что и в архитектурных украшениях. Но какая-либо перегрузка или нелепые сочетания здесь практически невозможны, если вы имеете дело с опытным мастером, ибо все в его руках - от выбора материала до завершения работы, которую он выполняет либо сам, либо поручая отдельные операции своим ученикам-подмастерьям.
Особенно хороши марокканские ковры. Они, несомненно, украшают жилища, но не в этом их главное назначение. Обитателю палатки или глинобитной хижины без пушистого мягкого ковра, расстеленного на земляном полу, приходится туго, если он в состоянии покрыть этот пол лишь циновкой из тростника или пальмовых листьев, как это вынуждены делать бедняки. Да и в городской квартире с каменными полами ковер не роскошь, а необходимость. Поэтому пристрастие марокканцев к коврам далеко не прихоть.
Традиции в ковроткачестве у марокканцев свои, оригинальные, даже в тех случаях, когда рисунок оказывается заимствованным. Надо сказать, что такое заимствование, скорее, исключение, чем правило: речь может идти, пожалуй, только о знаменитых рабатских коврах, родина которых - Малая Азия, и о современных коврах с рисунком "модерн" или совершенно гладких, без всякого рисунка, изготовляемых по желанию заказчика в мастерских Управления ремесел. Но и они отличаются присущим всем марокканским коврам длинным ворсом, придающим любому рисунку несколько размытые очертания.
Происхождение рабатских ковров связано с легендой об аисте, обронившем занесенный из Турции лоскут на террасу одного из домов Рабата. Рисунок понравился, и местные мастерицы - а ковры ткут в Марокко женщины, девушки и совсем маленькие девочки - начали создавать новые ковры, непохожие на традиционные, но не менее прекрасные по своему исполнению. Для рабатского ковра характерны многокрасочные бордюры с цветочным орнаментом, идущие один за другим от края ковра к внутреннему полю красного, розового или малинового цвета, усыпанному мельчайшими мотивами вокруг крупного центрального медальона. Ценители с богатым воображением сравнивают такой ковер с идеальным садом, населенным редкостными растениями и чудесными цветами грез. Старинные рабатские ковры можно увидеть в музеях народного творчества. За ними охотятся коллекционеры, готовые заплатить бешеные деньги. Делают подобные ковры и сейчас, причем не только в Рабате, но и в Касабланке, а некоторые фесские купцы утверждают, что самые лучшие "рабатские" ковры изготовлены в Фесе.
Лицо марокканского ковроткачества определяют берберские традиции, уходящие в глубь веков. Все берберские ковры отличаются одной общей чертой: простым на первый взгляд рисунком геометрического орнамента, нередко асимметричного, отсутствием радужной пестроты в расцветке. Ромбы, квадраты, зигзаги, какие-то таинственные знаки, два-три цвета - вот почти и весь арсенал изобразительных средств. И какое удивительное разнообразие неповторимых вариантов, подсказанных окружающими пейзажами и материалом, использованным для изготовления того или иного ковра! Природный вкус берберских ковровщиц, присущее им чувство гармонии создали заслуженную славу их изделиям далеко за пределами страны. Интересно, что эти ковры - точно такие же, как те, что украшали жилище бербера сто, двести, тысячу лет назад,- вдруг оказались вполне отвечающими требованиям нынешней моды и самым естественным образом вписались в современный интерьер, вызвав большой спрос на западноевропейском рынке. Пышность ворса плотных, тяжелых ковров из овечьей шерсти, необычная длина кистей, прелесть веселых, живых натуральных красок, радующих глаз, создают настроение комфорта и уюта.
Когда-то ковры ткали в палатках сразу же после жатвы. Каждая семья - свой. Ковер был главной "мебелью" в семейной палатке, спасая ее обитателей от сырости... Нередко на помощь ковровщице приходил муж или отец, конструировавший рисунок. Из семейного производства родилась целая кустарная промышленность, свято хранящая традиции. Ковры таких племен, как земмуры, зайяны, аит-сегрушен, бени-мгильд, аит-айюб, и многих других избежали угрозы превращения в музейную редкость или - хуже того - исчезновения и забвения. Искусство берберского ковра живет. Причем не только благодаря усилиям профессиональных ремесленников. Домашнее ковроткачество отнюдь не изжило себя. В дуарах Среднего и Высокого Атласа в полутемных хижинах и палатках рождаются произведения народного искусства, способные удовлетворить самых взыскательных ценителей.
Любопытно, что самыми "берберскими" считаются так называемые ковры Шишауа, хотя изготовляют их потомки бедуинов-арабов из племени уляд-бессеба, переселившиеся на равнину Хауз из Сахары в конце XIV века. Берберское окружение по-видимому, оказало на них определенное влияние, но у ковров Шишауа есть и свои особенности. Их легко узнать по преобладанию красных тонов. Наиболее распространенная вариация - гладкий ковер ярко-красного, кирпичного, темно-красного или розового цвета с зигзагообразной черной линией вдоль края или несложным геометрическим рисунком в центре. На некоторых коврах вытканы какие-то непонятные символы, колдовские знаки, стилизованные скорпионы, сколопендры, зубчатые лапы. Сам творец такого ковра не сумеет разъяснить, что все это обозначает. Так делали в старину далеко отсюда, в песках Сахары. Значит, так надо. И незачем угадывать таинственный смысл рисунка, ибо чего же в нем останется таинственного, если он поддастся разгадке... В каждом доме селений уляд-бессеба есть ковроткацкий станок. В свободное от полевых работ или занятий по хозяйству время женщины, молодые и старьте, моют козье и овечье руно, вычесывают его, прядут шерсть, красят ее и ткут свои замечательные ковры, не задумываясь о том, под каким именем они дойдут до покупателя. Да и покупателя-то они не знают, потому что ковры отвозят километров за тридцать в торговый городок, что стоит на большой дороге, на полпути из Эссауиры в Марракеш. И уже отсюда они расходятся по всей стране и идут за границу как ковры Шишауа: так зовут этот городок, получивший известность благодаря шедеврам, сотворенным руками мастериц, даже не предполагающих, что они по праву могут считать себя настоящими художницами, как и их сестры из других деревень и городов Марокко.
Популярность марокканских ковров настолько велика, что в некоторых странах Западной Европы налажено производство подделок, снабжаемых этикетками с надписью "сделано в Марокко".
Кроме ковров, из толстой шерстяной или синтетической нитки марокканцы ткут так называемые ханбели, а попросту говоря, дерюжки разных расцветок, тонкие и плотные, очень красивые. Некоторые на пол годятся вместо ковра, но в большинстве своем они используются как покрывала и одеяла, шторы и портьеры, настенные украшения. Их рисунок, как и рисунок берберского ковра, состоит из геометрических фигур, но располагаются эти фигуры поперечными рядами разной ширины. Для Сале характерны светлые ханбели - белые или бежевые с поперечными лентами орнамента, вытканного черной или синей ниткой. Типичный ханбель из селений Высокого Атласа - это чередование черных лент из козьей шерсти с белыми лентами из овечьей с ярким, но простым по форме декоративным узором: скажем, красные ромбы по черному полю и голубые по белому. Есть дерюжки темно-красного или бордового цвета с узором из белой и черной нитки. Берберы Среднего Атласа нередко украшают свои ханбели блестками.
Впрочем, блестки, пожалуй, более свойственны верхней одежде берберских женщин, изготовляемой тем же способом, что и дерюжки или ковры. Хендира, которую носит берберка на своих плечах,- это прямоугольный кусок преимущественно белой домотканой материи с рядами бахромы по всему полю и гирляндами блестящих чешуек; вместо блесток в ткань хендиры могут быть вплетены узкие ленты орнамента в синих, коричневых и желтых тонах, как это принято в Среднем Атласе, или вся она состоит из чередующихся однотонных полос черного, синего, гранатового и белого цвета, что характерно для Высокого Атласа.
Форма хендиры имеет довольно широкое распространение в Марокко, только в разных районах кусок ткани, играющий роль верхней женской одежды, называется по-разному и различается по выделке, расцветке и рисунку. В Рифе - это фута (буквально: полотенце) в красных и белых полосах, иногда ажурная или вышитая. Она служит юбкой или накидкой на плечи и голову. В бедных селениях футу нередко заменяет самое обыкновенное фабричное банное полотенце. На юге женщины драпируются в кусок синей или черной ткани, в некоторых верных традициям старых городах носят белый хаик - тот же кусок ткани, в который можно укутаться с головы до ног. Но хаик уступает место мужской джеллабе, сшитой по женской моде, или европейскому платью. Дома марокканка носит шаровары, надевая поверх них одно или несколько платьев и дфину из легкого и прозрачного цветного муслина с четырьмя разлетающимися при движении полами, а по особо торжественным случаям из сундука достается кафтан.
Марокканский кафтан - это уже поистине произведение искусства. Представьте себе длинное, до пола, свободное платье из парчи или плотного бархата, атласа, муара, шитого золотом и серебром. Ворот, рукава, подол оторочены затейливым галуном. Полы застегиваются снизу доверху на бесчисленное множество крошечных пуговок и петель из крученой тесьмы. Талия перехватывается узким поясом, украшенным позументом. Иногда пояс заменяет золотая или серебряная цепь. Драгоценностей при таком наряде уже не надо: он сам - ювелирное изделие, притом изготовленное целиком вручную. Французским модницам марокканский кафтан настолько пришелся по вкусу, что появилась целая гамма нарядов, стилизованных под кафтан, от вечерних платьев до пляжных костюмов.
Не менее популярны и марокканские изделия из сафьяна и кожи, расшитые шелком, окрашенные или сохраняющие естественный цвет материала, пошедшего на их изготовление. Они столь оригинальны, что имя их родины - Марокко - было использовано для создания специальных терминов, прочно вошедших во французский язык: "марокен"-сафьян, "марокинри" - производство сафьяна, изделия из него и торговля ими, "марокине" - выделывать кожу под марокканский сафьян.
Плоские сумки-шукара, украшенные многоцветной вышивкой и бахромой из мелко нарезанных полосок кожи, с тонким ремешком или кожаным шнуром, позволяющим носить их через плечо, широко распространены в сельской местности. Ими пользуются пастухи, бродячие торговцы, крестьяне, отправляющиеся на сук или на заработки в чужие края. В свое время они были непременной принадлежностью сборщика податей и купца. А в наши дни на них неожиданно пошла мода у женщин и у странствующего племени хиппи. Эти сумки можно купить в Танжере и Фесе, Марракеше и Рабате. Но мало кто знает, что родина самых нарядных и красивых шукара - замечательный "город мастеров" в Рифе Тагзут, раскинувшийся в плодородной долине одноименного уэда. Днем на улицах Тагзута одни ребятишки: женщины работают в садах и в поле, мужчины - в мастерских. Они шьют джеллабы из плотной коричневой и серой шерсти, выковывают кремневые ружья, делают сбрую для лошадей, но главное их занятие - превращение козьих шкур в сафьяновые шукара, туфли и многие другие красивые вещи. Две с половиной тысячи обитателей этого района рассеялись по крупным городам страны, где легче сбыть творения рук своих и заработать на прокорм семьи. Кое-кто еще возвращается каждый год на шесть месяцев домой. Большинство же беглецов прочно осело в мединах Феса, Марракеша, Танжера, Тетуана и Надора.
Большие и маленькие пуфы, квадратные и круглые, черно-белые и цветные, с шелковым шитьем или ажурным узором, всевозможные папки и книжные переплеты, бумажники и кошельки, шкатулки и дамские сумочки, ремни с металлической насечкой и конская сбруя выходят из мастерских марокканских ремесленников, творящих чудеса из обыкновенной бычьей кожи и благородного сафьяна.
Говорят, что в выделке кож Фее до сих пор славится на весь мусульманский мир. Во всяком случае фесские бабуши сотнями тысяч пар расходятся по арабской Северной Африке и вывозятся в Сенегал и Мали. Бабуши - традиционные туфли без каблука и задника. Мужские бабуши обязательно светлые - желтые или белые, с закругленным носком. Женские - остроносые, изящные. На них идет более тонкая кожа. И цвета они могут быть любого. И без украшений тут уже никак нельзя: непременно должна присутствовать хоть какая-нибудь вышивка, а еще лучше узор из золотой или серебряной нити.
Путь от шкуры, снятой с забитых животных, до готовой обуви очень длинный. На кожевенном заводе шкуры сначала вымачивают в воде, чтобы удалить шерсть, а потом двадцать дней выдерживают в извести и кладут в каменные чаны, сверху напоминающие гигантские соты. В этих чанах, наполненных водой с голубиным пометом, шкуры лежат два-три дня, после чего их моют и свертывают рулонами, пересыпая влажными отрубями, чтобы убрать остатки извести, а еще через три-четыре дня вновь смачивают водой и мнут ногами. От этой работы даже у чернокожих работников пятки становятся белыми. Для придания коже блеска и гибкости ее обмазывают жидкой пастой из сушеных фиг дней на двадцать, причем уже на седьмой день начинают просаливать. Дело это очень тонкое: надо, чтобы кожа, приобретая прочность, не тратила гибкости. Поэтому им занимается сам мастер. На развешанные шкуры он бросает крупную соль, постепенно увеличивая дозу. Следующая операция - дубление в специальных глиняных кувшинах в течение двух-трех дней. Если в качестве дубильного вещества кожевник использует такаут - наросты на стволе тамариска из оазиса Тафилалет, растолченные и смешанные с растительным маслом, получается особо ценная по фактуре и гибкости кожа "филали". Дубление длится два-три дня. Шкуры в кувшинах постоянно приходится перемешивать, чтобы процесс проходил равномерно. После просушки почти готовые кожи раскладываются на камнях и по ним колотят палками, увеличивая гибкость, затем опять моют и скоблят черепками из фаянса. Последний этап - крашение. Это делают либо просто руками, либо сшивают шкуру в бурдюк, надувают, заполняют красящей жидкостью и, манипулируя ею, как кузнечными мехами, мнут, время от времени встряхивая. Желтую краску для кожи, идущей на бабуши, делают из толченой кожуры граната, растворенной в воде с квасцами. Для получения других цветов используют анилиновые краски. Обработанные таким образом козьи шкуры дают шевро, козлиные - сафьян, овечьи - тонкую кожу. Обработка бычьих шкур еще более трудоемкая и продолжительная. Летом требуется не меньше трех месяцев для выделки одной шкуры. Зимой весь процесс занимает еще больше времени. Труда много, а заработки у кожевников мизерные.
Готовые кожи отправляют в фондук, где устраивается аукцион. Красную кожу "филали" Марокко экспортирует в Европу.
Такие же, как в Фесе, кожевенные заводы есть и в Марракеше. В свое время у здешних кожевников был обычай приносить в жертву мифическому черному царю Солиману, покровителю кожевников, быка и закалывать белую верблюдицу в честь "святого" пилигрима Мулая Брахима, освободившего долину Марракеша от злых духов. Сейчас от этих обрядов остались только воспоминания. Промышленное производство кож успешно конкурирует с производством кустарным, и кожевники нищают. Старинная поговорка "дом кожевника - вместилище золота" давно уже утратила всякий смысл. Но об упадке этого ремесла пока вряд ли можно говорить: большинство сафьянщиков, сапожников, переплетчиков, шорников предпочитают работать с кожами традиционной выделки. В этом есть какая-то своя, особая прелесть...
Большой самобытностью отличаются многие творения марокканских гончаров, особенно в глухих уголках, до которых еще не успели добраться туристы и где глиняную посуду делают для себя, а не на продажу. В деревнях Рифа берберки до сих пор обходятся без гончарного круга, шлифуя свои кувшины и пузатые горшки кремнем или ракушкой и нанося прямо на глину черные или коричневые полосы неприхотливого узора. Все вроде бы очень просто, а от иной тарелки глаз не отведешь, даже если мастерица оставила ее вообще без всякого рисунка, доверившись фактуре материала.
Крупнейшим в Марокко центром керамического искусства, связанного с испано-марокканской традицией, остается, вне всякого сомнения, Фее, с которым успешно может конкурировать лишь Сафи. Есть свои мастерские и в Мекнесе, но они специализируются главным образом на производстве черепицы, покрытой зеленой эмалью. Фее знаменит разноцветной мозаикой. Здесь делают и декоративные блюда, цветочные вазы и горшки, хитроумные пепельницы, "проглатывающие" окурки, подсвечники, чайные сервизы, подставки для ножей и вилок, сосуды для омовения, тигли, праздничные тамбурины. Все это украшено цветочным и линейным орнаментом, в который вплетаются арабески, изображения пальмовых листьев, виноградных гроздьев и каких-то фантастических растений и плодов. Некоторые гончарные изделия разрисованы в несколько цветов, но преобладает одноцветный рисунок на белом фоне: черный, фиолетовый, коричневый, темно-зеленый, но чаще всего синий. Правда, этот последний цвет, пожалуй, характернее всего для Сафи.
Горшечный ряд - одна из главных достопримечательностей города Сафи наряду со старинной португальской крепостью, консервными заводами, фосфатным портом и химическим комплексом. Горшечный ряд - это линия лавочек, торгующих всем, что сходит с гончарного круга местных мастеров. Эти лавочки очаровывают с первого взгляда. Развешанные по стенам, заполнившие все этажи полок, разместившиеся на полу, выставленные наружу, прямо на тротуар, гончарные изделия производят сказочное впечатление. Они неповторимы, и каждое по существу уникально: бери любое и можешь быть абсолютно уверен, что больше уже ни у кого точно такого никогда не будет. Красочное зрелище буквально просится на цветную фото- или кинопленку, позволяющую стать обладателем всего этого богатства за несколько минут и поделиться им потом с друзьями и знакомыми. Их восторженные возгласы при просмотре бесхитростного любительского кинофильма или диапозитивов сторицей вознаградят оператора, который поневоле проникнется гордостью, как если бы он сам все это сотворил... Когда отсняты все возможные и невозможные планы и детали, а багажник машины заполнен только что приобретенными сокровищами, узнаешь, что секреты их появления на свет не за семью печатями, надо только проявить желание, и перед тобой откроются двери в святая святых гончарного искусства.
На солнечном пригорке прямо над лавками дымят куполообразные печи для обжига. Несколько человек месят глину ногами. Время от времени к ним подходит кто-нибудь из мастеров, берет шматок вязкой массы и удаляется в полумрак своей хижины к гончарному кругу с ножным приводом, как у швейной машины. К любопытствующим они относятся приветливо: смотрите, коли есть охота. И для большей наглядности иной гончар еще разрежет ниточкой только что родившуюся из бесформенной лепешки изящную амфору, чтобы показать, как она выглядит изнутри. Когда готовых сосудов набирается достаточно, подмастерья осторожно загружают их в печь, обкладывают травой и тростником, поджигают растопку и закрывают отверстие. Рядом, на открытой ровной площадке, выстроились уже побывавшие в огне блюда и кувшины. Над ними трудятся художники-декораторы. Часть сосудов уже покрыта глазурью, временно скрывшей нанесенный рисунок, который заиграет всеми своими красками после второго обжига.
В чести у марокканских мастеров и металл. В Марракеше и Фесе, Азру и Сале из железа и стали выковывают узорчатые решетки для окон и дверей, подсвечники, подставки для цветочных горшков, шампуры с затейливыми ручками, украшенные золотой и серебряной насечкой стремена, шпоры, декоративные элементы сбруи. Медь и латунь идут на изготовление всевозможных предметов домашнего обихода - кувшинов для воды, колодезных ведер, кускусниц, рукомойников, самоваров, подносов величиной с тарелку или с круглый стол. Все это, как правило, проходит через руки чеканщиков, превращающих обычные предметы в произведения искусства, будь то простой чайник или ювелирной работы кинжал с серебряной рукояткой тонкой чеканки и такими же ножнами. Особое место принадлежит золотых и серебряных дел мастерам.
Как известно, драгоценности считаются внешним признаком богатства или во всяком случае достатка. В Марокко это не совсем так. Золотой браслет на руке поденщицы, зарабатывающей жалкие гроши уборкой квартир, в общем обычное явление. Без драгоценностей никак нельзя: соседи уважать не будут. Подаренные мужем или купленные на свой страх и риск ювелирные украшения нередко играют роль своего рода сбережений про черный день и в трудные для семьи времена извлекаются из заветной шкатулки, превращаясь в единственный и быстро иссякающий источник существования. Но стоит улыбнуться счастью, и женщина снова начинает мечтать о том, как она отправится в лавочку ювелира и все вернется на свои места. Любопытная деталь: если горожанка носит драгоценности в основном по праздникам или в других торжественных случаях, то в деревне, особенно на юге, можно видеть женщин, которые не расстаются со своими браслетами из черненого серебра и янтарными ожерельями, даже работая в поле.
Подвески и серьги, пояса и ажурные диадемы из золота или позолоченного серебра с драгоценными камнями и филигранным орнаментом исполнены обычно в испано-мавританском духе. Ими славится Эссауира. Их делают и в других городах, где в свое время нашли приют испанские мусульмане и евреи, изгнанные с Иберийского полуострова в ходе христианской реконкисты.
Материалом для берберских украшений служат массивное серебро, иногда с чернью и инкрустированной эмалью, янтарь, раковины морских животных, кораллы. Их формам и отделке не свойственны тщательная законченность и утонченность. Порой они выглядят даже несколько грубоватыми. И вместе с тем они способны заворожить вас: столько в них неподдельного очарования и неповторимого своеобразия. На крайнем юге и в Анти-Атласе популярны колье из старинных серебряных монет, завезенных сюда из разных стран Средиземноморья в отдаленные времена. Центральное место в таком колье занимает обычно какой-нибудь амулет, призванный приносить счастье своей обладательнице, хранить ее от всяких напастей, оберегать от злых духов. Такую роль играют "магические цифры", материализованные в том или ином украшении. Это могут быть пять пальцев благословляющей "руки пустыни" и пятиконечная звезда, три луча мистического знака, ошибочно принимаемого европейцами за символическое изображение созвездия Южного Креста, и треугольник фибулы-застежки. А массивные зубчатые браслеты жительниц долины Дра служили им и, может быть, служат порой и сейчас уже вполне реальным, ощутимым средством самообороны.
Некоторые украшения поражают своей сложностью. При виде берберки с праздничной прической, в которую вплетены тяжелые подвески, свисающие на лоб, невольно думаешь: тут без посторонней помощи вряд ли могло обойтись, особенно если к волосам приходится прикреплять специальной цепочкой тяжелые серьги, способные в противном случае разорвать мочку уха. Грудь укрыта настоящей "кольчугой" из черненых пластин массивного серебра с гранатами или другими обычно негранеными драгоценными камнями. На запястьях и лодыжках - крученые браслеты "нбала" с вкраплениями желто-лимонной, зеленой, лазурной, темно-синей эмали или открытые браслеты "азбег" с узором из черни, эмалей, гранатов. Талия перехвачена серебряным поясом или цепью...
Творения марокканских профессиональных ремесленников и непрофессиональных мастеров из крестьянских семей - это, так сказать, материальное воплощение извечного стремления к прекрасному, присущего каждому народу. Искра божия и золотые руки способны превратить в произведение искусства любую вещь, вызванную к жизни самыми прозаическими потребностями национального быта, будь то обыкновенный кувшин или "семейный" ковер. Но художественный вкус народа проявляется отнюдь не только в процессе изготовления кустарных изделий. Поводом для этого служат многие события общественной жизни, особенно когда они связаны с традиционными обрядами и празднествами.
Рождение ребенка, обрезание, свадьба, муссем в честь местного "святого", возвращение паломников, не говоря уже о больших праздниках, не обходятся без красочных представлений с участием всех обитателей деревни. Известный марокканский писатель Ахмед Сефриуи называет эти представления "хореографической игрой". Это не только развлечение, но и церемония, совершаемая в соответствии с определенным ритуалом. Значение ритмов и танцевальных фигур здесь связано с загадочной символикой, уходящей корнями в далекое прошлое. В этом смысле марокканский народный танец, исполняемый как некое магическое действо, сродни берберскому ковру с его абстрактным, символическим орнаментом. И а танце, как и в ремесленном искусстве, у каждого района, племени, деревни свой рисунок, свои традиции.
Прекрасную возможность познакомиться со всем богатством национальной традиционной хореографии дают майские фестивали фольклора в Марракеше, куда прибывают танцевальные группы из всех уголков страны. Живописные руины саадийского дворца "Эль-Бади" превращаются в огромный театр под открытым небом. Спектакль начинается, когда звезды уже смотрятся в зеркало огромного бассейна, посреди которого расположилась эстрада. Тщательно подобранная искусственная подсветка оживляет древние стены, заставляет сверкать и переливаться одеяния и украшения танцоров и танцовщиц, сменяющихся на подмостках. Многочисленные зрители, как завороженные, следят за калейдоскопическим развитием поистине сказочного представления.
Вот луч прожектора выхватил из темноты группу сидящих мужчин в синих бурнусах. В центре образуемого ими круга - какая-то темная безжизненная масса. В тишине возникает барабанная дробь, извлекаемая из обтянутого кожей глиняного горшка, давшего имя танцу- "гедра". Из-под черного покрывала появляются две женские руки, извивающиеся подобно змеям. Тонкие пальцы выделывают замысловатые фигуры. Под ритмичные возгласы мужчин торс коленопреклоненной женщины все быстрее и быстрее раскачивается из стороны в сторону. Наконец, покрывало спадает на плечи, открывая лицо. Глаза закрыты, на губах загадочная полуулыбка. Руки выписывают в воздухе иероглифы давно забытого языка жестов. Все тело трепещет, отдаваясь бешеному ритму. В экстазе женщина обнажает грудь и падает в изнеможении. Наступает полная тишина. Танцовщицу уносят.
Откуда взялся в Марокко этот танец Дальнего Юга, где живут "синие люди"? Из Черной Африки? Или из Азии? А может, ниоткуда? Может быть, "гедра" родилась сотни лет назад под шатром кочевника, в пустынных просторах Сахары? Систематическому научному изучению марокканские народные танцы до сих пор не подвергались, и ответа на многие вопросы не найдено. Поэтому приходится довольствоваться зрелищем, как таковым, принимая или не принимая толкования, предлагаемые некоторыми знатоками.
Любопытен "ауаш" - танец долины Высокого Атласа. Женщины в пестрых разноцветных платьях становятся вокруг большого костра, у которого на корточках сидят мужчины с бубнами. Вдруг тишину прорезает пронзительный вопль. Ему вторят бубны. Мужчины начинают петь. Их песня ширится, рвется ввысь. Подключаются женские голоса. Прижимаясь друг к дружке плечами, женщины придают своему кругу волнообразное движение с устойчивым ритмом. Все напоминает, скорее, какую-то колдовскую игру, восходящую к древним культам Солнца и Луны, нежели танец в обычном понимании. Причем длиться эта игра может часами.
В Среднем Атласе танцуют "хаидус". Это языческий по своему происхождению хоровод с участием мужчин и женщин. И с непременным пением. Под рокот тамбуринов танцоры, стоя плечом к плечу, делают бесконечные волнообразные движения, воспевая любовь, приветствуя весну или новобрачных, чествуя стариков или почетных гостей. Радость победы - тема воинственных танцев племени таскиун - "людей с пороховыми рожками", пляски с саблями района Загоры, танца с ружьями обитателей Рифа.
Особо хочется отметить танцы гнауа, выходцев из Гвинеи. Это веселое бродячее племя чернокожих плясунов разбрелось по всему Марокко. Нередко их можно увидеть и на улицах Рабата, где они выступают прямо под окнами, собирая добровольную дань со зрителей. Характерный элемент очень быстрого и живого танца гнауа - вращение головой. Кисточка на круглой шапочке босоногого танцора при этом становится почти невидимой, создавая нимб над его вечно улыбающимся белозубым лицом...
Для большинства гнауа танец - источник существования. Есть и другие фольклорные ансамбли, превратившиеся в профессиональные труппы, которые приглашаются для увеселения публики в марокканские рестораны и кабаре, функционирующие в ночное время. Там можно посмотреть и знаменитый "танец живота", весьма популярный в Марокко (здесь он называется восточным танцем). Исполняют его марокканские-танцовщицы блестяще, виртуозно владея телом, натренированным с детства: ведь в. местных народных танцах немало сходных элементов, а девочки приобщаются к танцевальному искусству с раннего возраста. Лучшим исполнительницам присуще большое чувство такта: их движения при всей чувственной страстности этого танца лишены какого-либо налета вульгарности. Слышится настойчивый голос барабана, в такт ему начинают прихлопывать в ладоши зрители, и на освещенном пространстве посреди погруженного в полумрак зала возникает чудесная жар-птица. Пучок света следует за ней, создавая впечатление золотой клетки. Птица бьется о ее невидимые прутья, мечется, рвется на волю и вдруг затихает в изнеможении, почти умирает. Но неодолимая жизненная сила вновь поднимает ее. Неистово стучит ее сердце, вздымается грудь, трепещут легкие крылья. Каждая клеточка ее гибкого тела в стремительном движении, и кажется, нет ей преград и она вот-вот улетит...
Тамбурину, барабану, бубнам, кастаньетам, всякого рода погремушкам принадлежит главная роль в музыкальном сопровождении к любому национальному танцу, в котором другие инструменты участвуют редко или не участвуют вовсе. Ударные инструменты есть в каждом доме, и без них не обходится ни один праздник. Но марокканцы любят не только динамичные ритмы барабанной дроби. В большой чести у них классическая арабская музыка и пение. Подготовка профессиональных певцов и музыкантов ведется Национальной консерваторией, которую возглавляет композитор Агуми. Марокканские музыкальные традиции связаны, как и многое другое в национальном искусстве, с культурным наследием мусульманской Испании. Оттуда пришла в Марокко еще в IX веке андалузская музыка, основанная на мелодиях арабской классики, испытавшей на себе при своем рождении персидские и византийские влияния. Будучи творчеством коллективным, андалузская музыка не знает имен своих авторов. Известны лишь те, кто собирал и классифицировал ее произведения, подвергая той или иной обработке. Построены эти произведения по строгим канонам и исполняются оркестрами с определенным набором инструментов, в основном смычковых и щипковых, типа скрипки, лютни, греческой кифары, мандолины своеобразной формы и звучания. Тягучая, несколько заунывная, андалузская музыка напоминает завывания вьюги в горных ущельях и вместе с тем, как это ни парадоксально, вызывает в памяти картины многоголосой пестрой толпы на базарной площади в знойный летний день.
Музыкантов часто приглашают на вечера и приемы, музыка передается по местному радио, она слышится из окон квартир, она живет на площадях. Берберские ритмы и мелодии, сочинения современных композиторов, музыка, которую можно услышать в Багдаде и Бамако, привольно чувствуют себя и на знаменитой площади Джемаа эль-Фна в Марракеше. Эта единственная в своем роде площадь получила известность не потому, что когда-то здесь выставляли напоказ головы казненных. Не славится она и какими-либо архитектурными достоинствами, их у нее нет: она окружена мелочными лавчонками и харчевнями медины. Сюда приходят, чтобы посмотреть редкостное и грандиозное народное представление, уникальный спектакль, развертывающийся ежедневно на протяжении многих веков.
Джемаа эль-Фна - площадь музыки, танца, художественного олова, циркового искусства. Разнообразен репертуар этого театра. Профессиональные рассказчики часами удерживают свою аудиторию, заинтересовав ее похождениями героев "Тысячи и одной ночи" и других народных сказок и легенд. По соседству с толкователем Корана или гадалкой устроились лицедеи, изображающие комических персонажей фольклора вроде нашего Иванушки-дурачка и жадного барина. Только здесь это тощий Бакшиш и толстый Мсайех. Распевают свои поэмы бродячие трубадуры - вечные странники в живописных костюмах, длинноволосые и худые, с обожженными солнцем пустыни лицами. Демонстрируют свое мастерство акробаты-вольтижеры, играют на дудочках заклинатели змей, выступают перед публикой дрессировщики голубей, надувают простодушных всевозможные шарлатаны, знахари, торговцы чудодейственными эликсирами и бальзамами.
"Площадь Джемаа эль-Фна предлагает нашему вниманию синтетический спектакль в его абсолютной форме, поскольку в нем есть комедия, драма, стихи, песни и танцы, причем все это слилось в единое и удивительно гармоничное целое. Для молодых актеров нет лучшей школы, чем Джемаа эль-Фна..." Эти слова принадлежат Тайебу Саддики, основателю современного профессионального марокканского театра.
В первые годы независимости Тайеб Саддики был одним из вдохновителей "рабочего театра", созданного по инициативе Марокканского союза труда, крупнейшего профсоюзного объединения в стране и на континенте. Сейчас у него уже небольшая труппа профессиональных актеров. Это преимущественно молодежь: их средний возраст - двадцать три года. Они очень любят свое дело, свободно чувствуют себя на сцене, быстро устанавливают тесный контакт с публикой, обмениваются репликами со зрителями, импровизируют. Их база- муниципальный театр в Касабланке, но они много ездят по стране и играют в любых условиях: на городских площадях, в гаражах, в кинозалах. Стремление поддерживать неразрывную связь с народом диктует и выбор репертуара. Саддики сам написал и поставил пьесу "Асфальт", социальную драму о столкновении средневековых традиций с сегодняшними проблемами, такими, как неполная занятость в деревне и пролетаризация крестьянства. Первый марокканский профессиональный театр стоит судя по всему на верном пути, служа достойным примером для нарождающегося национального художественного кинематографа.
Обращение к тому же источнику свойственно и большинству марокканских писателей независимо от того, пишут ли они свои книги на родном языке или на французском. В этом нетрудно убедиться, познакомившись с повестью Ахмеда Сеф-риуи "Ларчик чудес", изданной у нас в 1970 году в переводе с французского. Большой знаток народного быта и искусный рассказчик, Ахмед Сефриуи создал поистине лирическое произведение, исполненное неподдельной любви и сочувствия к выведенным в нем простым людям. Книга написана очень живо и точно, все в ней искренне и достоверно. Но литературным трудом в Марокко не проживешь: слишком ограничен круг читателей и малы тиражи. Поэтому для многих пишущих изящная словесность поневоле выступает как побочное занятие. Известный далеко за пределами страны поэт и философ Азиз Ляхбаби работает деканом филологического факультета Рабатского университета. Председателя Ассоциации марокканских писателей Абделькрима Галлаба широкая публика знает как публициста и историка, но еще больше как директора ежедневной газеты "Аль-Алям". Среди членов этой ассоциации немало журналистов, есть адвокаты, преподаватели, профессиональные политики - в общем представители разных профессий. По роду своей основной деятельности они так или иначе общаются с массой людей, сталкиваются с волнующими их проблемами и оказываются вовлеченными в водоворот острой политической борьбы, которой насыщена повседневная жизнь марокканского общества и всего арабского мира.
Лучшим представителям марокканской интеллигенции не свойственно пассивное отношение к окружающей действительности. Они принимают непосредственное участие в борьбе за осуществление чаяний своего народа, упорно отстаивая его интересы всеми доступными им средствами. Они выступают в роли просветителей, воспитывая молодежь в духе верности революционным традициям и уважения ко всему, что есть здорового, прогрессивного, истинно народного в национальном культурном наследии. Они обращаются к феллаху и рабочему, стремясь вырвать их из плена средневекового мистицизма и обезоруживающих иллюзий...
Тесно связано с национальной действительностью и художественными традициями своего народа творчество лучших из признанных марокканских профессиональных художников, тех, кому удается противостоять сильнейшему напору абстракционизма и бездарного "поп-арта", которому подвергается молодая "марокканская школа" живописи.
Большим мастером по праву считается Ахмед Дрисси. Его кисти принадлежит уже немало работ, написанных в разное время на разные сюжеты. Все они проникнуты одним настроением сочувствия к окружающим художника живым людям, к их радостям и горестям.
Жизнь родного народа, родная природа вдохновляют и Хасана эль-Глауи, одного из крупнейших художников Марокко, предпочитающего бездушным "конструкциям" живую натуру. У Хасана эль-Глауи сочный, богатый мазок, яркие, живые краски, четкий рисунок. Он мастер гармонии и декора. В его творениях присутствуют фантазия и изящество линий, искренняя непосредственность и выразительная экспрессия.
Очень интересны работы Ахмеда Луардири. Это художник-самоучка, бывший садовод, никогда не выезжавший за границу. У него своя манера письма. Его графический почерк содержит немало элементов спонтанности, присущей марокканским ремесленникам-артистам: ковровщикам, резчикам по дереву и камню, гончарам, чеканщикам. И это естественно, ибо их творчество - источник его искусства. Живопись Луардири напоминает традиционный узор, подвергнутый сказочному превращению путем внесения в него чего-то нового, доселе невиданного. Близость Луардири к народным мастерам кажется кое-кому достаточным основанием, чтобы приклеить к нему ярлык последователя "наивной школы" и уподобить французскому художнику-примитивисту Анри Руссо. А поскольку Луардири не чуждо стремление к сложной композиции и образы его порой весьма фантастичны и развиваются они в сказочной обстановке, его сравнивают иногда с известным сюрреалистом Марком Шагалом. Но вряд ли стоит причислять Луардири к каким-либо группам, родившимся за пределами Марокко. Его работы - явление оригинальное, и сам он - подлинно марокканский художник, прочно связанный со своим народом, не поддающийся иноземным влияниям.
Когда Ахмеда Луардири просят объяснить свои художественные композиции, он начинает рассказывать длинную поэтическую историю с многочисленными запутанными перипетиями. И слушатели в изумлении обнаруживают, что рисунок и колорит картины как бы дополняют поэтическую канву сказки, вызывая в воображении замечательные образы. Все творчество Луардири - это и есть своего рода волшебная сказка, которой нет конца, как нет конца неиссякаемому потоку народного искусства, готового всегда поделиться своими сокровищами с каждым, кто приходит к нему с открытым сердцем и добрыми намерениями.